Владимир Ш.

У излучины чёрной реки,
Где гудки и кругом огоньки,
Там сидят до утра рыбаки,
А у них поплавки и крючки.

Если в чёрную воду войдёшь,
То тотчас на крючок попадёшь,
И отдашь ты, горе – пловец
Всё тепло своих красных телец.

Если вырвешься, то в юдоль,
И всю жизнь будешь чувствовать боль,
Ведь под левым твоим плечом
Заржавеет она крючком.

Если лесу порвёшь над волной,
Поплывёт поплавок за тобой,
Но во всех, у кого поплавки,
Тычут пальцами дураки.

Пусть тебя не зовут гудки
У излучины чёрной реки,
И не манят в ночи огоньки,
Ведь не дремлют те рыбаки.

Да и вовсе то не гудки,
Это в жертву впились крючки.
То совсем не огни горят,
Это блёсны в ночи блестят.

***
Я узнал тебя по полёту,
По печальному взмаху крыльев,
По могучему стуку сердца,
По прерванной мысли.
По полёту -
Ты ближе к солнцу,
По опасности -
Как горячий жгут на шее -
Обруч солнца,
Будем садиться.

Расстрельная песня.

Ангел поет на костеловом шпиле:
"Аве Мария, Аве Мария,
Аве Мария, Мария моя,
Варшава моя и Гранада моя!"

Когда-нибудь, перед рассветом,
Перед машинкою расстрельной,
Перед законом о расстреле
И изуродованной верой…

Мешают крылья за спиною.
Как трудно быть самим собою
И обрести простое счастье
С подтеком крови на запястье…

Но за руки тебя поддержит,
Тебе воздушный шар надует
Неумирающая надежда,
Управляющая полетом пули.

И ты, взлетев над облаками,
Над самолетами - коврами,
Услышишь песню предрасстрельную-
Простую песню колыбельную-

То ангел поет на костеловом шпиле:
"Аве Мария, Аве Мария,
Аве Мария, Мария моя,
Варшава моя и Гранада моя!"

Монголка

Где полынный истоптанный плед
Еще дышит недавней грозою,
Серебрится кочевника след
Под таинственной птицей-луною.

Вот покой, что же может еще
Посоперничать с этим покоем,
Когда воздух степным сургучом
Запечатан монгольской ордою!

И не смогут его воскресить
Ни поэт, ни писатель, ни лирик,
Потому что забыли спросить,
Как по воздуху крылья скользили.

Безраздельно господствуя здесь,
Этот след затерялся в России.
"Ты монголка", - поет благовест,
"Ты монголка", – поют соловьи мне.

Это смерч впереди чудака,
Свое тело оперши на посох,
Раскидал для тебя океан
И кораллы, как звездное просо.

Сорок лет ты летела ко мне
Через сказку библейской пустыни,
Над звездою кочевных племен,
Как всегда, твои крылья скользили.

"Ты еврейка", - мне Мойша сказал,
"Ты грузинка", – сказал генацвали,
"Аргентинка", – танцор прошептал,
"Китаянка", – Конфуций писал мне.

Ты летела ко мне через все
В позабытую всеми Россию.
Это я для людей перевел,
Как по воздуху крылья скользили,

Чтоб забытые черновики,
Что от времени ветхими стали,
Невостребованные стихи,
И фарфор, и подарок хрустальный,

Чтоб гитары моей силуэт
И на полках пластинки и книги...
Чтоб не чья-то рука, а твоя
Охраняла все это от пыли.

***

Это люди продали лето,
Сотворив “молитву благую”,
И поп, прикурив от свечки,
Наступил на бумажный кораблик.

Бывало, к нему на паперть
Христос приходил незваный,
Но он говорил: “Иисусе,
Я занят, приди попозже”.

Ты помнишь, молчал философ,
В бороде ковыряя щепкой,
Он не мог, родимый, ответить,
Почему нас тогда убили.

Нас предало даже Солнце -
Оно постоянно вставало,
Когда я протягивал руку,
Чтоб дать молока котёнку.

А люди несли знамёна,
И цвет последних зависел
От того, кто решил сегодня
Сотворить “благую молитву”.